Грета Тунберг, тогда 16-летняя школьница из Швеции, выступила на саммите по климату на Генеральной Ассамблее ООН. Со слезами она говорила о начавшейся экологической катастрофе: «Мы стоим на пороге массового вымирания, а вы только и можете обсуждать деньги и рассказывать сказки о бесконечном экономическом росте… Как вы смеете?!». Кое-то в России сразу назвал Грету не совсем нормальной (психиатрический диагноз у нее и вправду есть, но вполне невинный).
Точно так же объявлен психически неуравновешенным и шаман из Якутии Александр Габышев, предпринявший пеший поход на Москву, чтобы магическими средствами изгнать темные силы из Кремля и «вернуть народовластие» (ну, не сумасшедший ли?). Его задержали, отправили в психдиспансер, а потом — и под домашний арест, обвинив в призывах к экстремизму…
А если серьезно: в чем неадекватность этих людей? Я не об экологии и не о политике. Я сейчас — о праве каждого из нас говорить то, во что он верит. Хоть на деревенской завалинке, хоть на сибирском тракте, хоть с высоченной международной трибуны. Если это называется «сумасшествием» — я тоже хотел бы быть таким сумасшедшим.
Точно так же объявлен психически неуравновешенным и шаман из Якутии Александр Габышев, предпринявший пеший поход на Москву, чтобы магическими средствами изгнать темные силы из Кремля и «вернуть народовластие» (ну, не сумасшедший ли?). Его задержали, отправили в психдиспансер, а потом — и под домашний арест, обвинив в призывах к экстремизму…
А если серьезно: в чем неадекватность этих людей? Я не об экологии и не о политике. Я сейчас — о праве каждого из нас говорить то, во что он верит. Хоть на деревенской завалинке, хоть на сибирском тракте, хоть с высоченной международной трибуны. Если это называется «сумасшествием» — я тоже хотел бы быть таким сумасшедшим.
Возможно, единственное, о чем я жалею в жизни, — это о том, что в прошлом иногда шел на внутренние компромиссы, самоуговаривание. И в школе, и на работе, и в личной жизни. Когда — из страха, когда — из ленивого нежелания что-либо изменить, когда — из прагматического расчета, когда, как мне в тот момент казалось, — из хорошего отношения или из сочувствия людям.
К сожалению, это не я, а моя одноклассница Марина в ответ на оскорбительное замечание директрисы школы (для нас, тогда ровесников Греты Тунберг учеников 10 класса, — привычное и вполне терпимое) вдруг встала из-за парты и сказала: «Как вы смеете так со мной разговаривать?!» — и вышла из класса, хлопнув дверью.
И это не я молодым журналистом отказался работать в престижной газете под началом одного профессионального, но непорядочного человека (хотя коллеги заранее предупреждали, что он подлец), а меня буквально спасли, когда после года мучений пригласили перейти в другой отдел.
Это не я сам расставался (что было, как позже выяснялось, неизбежно) с пусть хорошими, но чуждыми мне мужчинами и женщинами, а обстоятельства нас разводили. А я как раз до последнего надеялся на замшелый принцип: «перемелется – мука будет».
Компромисс с собой — это не уступка обстоятельствам, не разумное согласие учесть чужие интересы, не забывая о своих. На дороге жизни можно и нужно маневрировать, тормозить и брать случайных попутчиков. Далеко не каждому подходит героическая судьба Джордано Бруно, сделавшего все, чтобы ради своей правды взойти на костер. И лично мне более понятен и близок Галилео Галилей, который во спасение отступил перед инквизицией, но сохранил неизменным свое открытие: «А все-таки она вертится!». Но, тем не менее, в отличие от ныне покойного Бориса Березовского (упокой, Господи, его душу), считавшего, что «умер — значит проиграл», я с неизменным уважением узнаю о людях, которые пожертвовали всем — удобствами, карьерой, репутацией, самой жизнью, — но так и не предали себя, свои идеалы.
Внутренний компромисс — это самообман, ущерб своему «Я», тектонический раскол натуры, и у него слишком высокая цена. За него неизменно приходится расплачиваться: недовольством своим существованием, цинизмом, потерей нравственных ориентиров и душевной глухотой. Да, иногда он приносит пользу — особенно, когда ты прозреваешь и понимаешь, что приобрел (спасибо, что все же что-то приобрел!) и что при этом потерял.
Апостол Павел писал своим ученикам: «Все мне позволительно, но не все полезно; все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною» (1 Кор. 6:12).
Компромисс с собой — это как раз то, что «обладает» вами (во всех, даже в неприличных смыслах) в гораздо большей степени, чем вы, наверно, рассчитывали.
Вот почему я считаю искреннее и эмоциональное выступление девочки в ООН и поход взрослого мужчины по стране не только большим их личным, но и нашим, общественным, событием. Да, они, возможно, незрелые. Да, им чего-то недообъяснили. Да, они многого не учли. И непременно (как это бывает) найдутся те, кто использует их инициативу в корыстных целях. Однако они сделали то, что обязательно должны были сделать. Они не отступили. Они откровенно и просто, по-своему, очень субъективно и потому убедительно выразили то, что их по-настоящему волнует.
Мы все субъективны. Кто-то, правда, стесняется этого: как же так, мы — Человек Разумный, Homo sapiens, а некоторые даже Homo sapiens sapiens, как же не учесть всех обстоятельств и дать волю эмоциям!.. Пустые слова — куда вы от своих эмоций денетесь? От воспоминаний, переживаний, от своего опыта? Мы субъективны, но именно поэтому мы — субъектны, то есть обладаем независимым от других существованием, именно поэтому мы способны на активное, яркое и особенное действие.
Наша сила и одновременно спасение в том, что мы субъективны. Это позволяет нам выбирать индивидуальный и единственно верный путь, опираясь не только на холодную и отстраненную мысль, но и на теплое, переживаемое в самой душе чувство. Когда римский прокуратор Понтий Пилат в романе Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» в гневном удушье хрипит в лицо иудейскому первосвященнику: «Тесно мне стало с тобой, Каифа!», — этот его эмоциональный порыв гораздо более важен для определения дальнейшего поведения прокуратора, его будущей судьбы, чем мысли о служебных обязанностях, престиже и карьере. Но он руководствуется отвлеченными от своих переживаний более общими соображениями, поступает рационально — и, как известно, плохо кончает.
Я — о честности, прежде всего перед самим собой. О нравственном компасе. О нашем доверии своей совести и интуиции. О движущей силе истинно человеческой субъективной позиции, преодолевающей опостылевшие «объективные» тормоза.
Самообман — это зависимость. Так, на первый взгляд, жить комфортнее и проще. Но, как вы думаете, какая самая приятная мысль у людей, наконец освободившихся от давней зависимости? «Мне можно, но я не хочу». Можно. Но не хочу.
Грета и Александр спокойно могли бы остаться дома — девочка ходила бы в школу, а шаман занимался бы своим архаичным колдовством. Вместо этого она уже три года сидит в личном пикете перед парламентом в Стокгольме, принимает участие в манифестациях и кочует по экологическим конференциям. А он сорвался со своего капища, выступал перед народом на митингах и отправился в труднейший многотысячекилометровый путь через всю страну, которая, как он считает, ждет его помощи.
И в том, что и как они делают — другой поворот нашей темы, с моей точки зрения, очень важный. Речь о том, каким образом человек доносит до окружающих свою правду.
Мы часто не видим разницы между выражением своих взглядов, отстаиванием своих взглядов — то есть между необходимым каждому из нас самоутверждением, — и насильным навязыванием своих взглядов другим людям. Мы думаем, если нас будут окружать покорные единомышленники, мы таким образом докажем свою правоту, обретем уважение и самоуважение, станем сильнее.
Когда-то, и долго, так считал и я. Меня, скажем, просто выбивало из колеи, что мои сыновья характером и поведением не очень-то похожи на меня, в иных ситуациях они реагируют не так, как реагировал бы я, а порой (это невозможно себе представить!) не разделяют моих убеждений. Наша с ними притирка для меня, для них и для всей нашей семьи проходила чрезвычайно болезненно. Но, слава Богу, в какой-то, особо острый, момент я «сломался» и вдруг понял, что они — другие. И это не страшно принять.
Люди — разные. Утверждая это, как профессионал НЛП я вполне отдаю себе отчет, что одновременно люди — одинаковые, в нас бездна общего, иначе управляющие разного ранга (не только штатные руководители, но и те же учителя, врачи, психологи) никак не смогли бы с нами совладать. Но для меня в ситуации с моими сыновьями, а потом и для моей работы психологом, преподавателем и консультантом по управлению Европейского тренингового центра «Берег Силы» полезнее думать, что люди — разные.
Как говаривала незабвенная премьер-министр Великобритании Маргарет Тэтчер: «Невозможно понять всех, если не прислушаться к каждому». И отличаются люди друг от друга не только генетикой, воспитанием, образованием, опытом, статусом и принадлежностью к некоему общественному слою. Если вы замечали, оказываются разными даже умения, с которыми мы приходим в этот мир, — и зависят они от того, когда, в каком веке родились (возьмите хотя бы, как мы, старшее поколение, умели выживать в любой ситуации, и как наши дети, лишенные этой хватки, сегодня управляются с гаджетами). На этот внешний фундамент опираются человеческие различия в отношении к себе и окружающему миру, на нем же выстраиваются и индивидуальные психические особенности.
И это хорошо, что мы разные. Потому что у разных людей есть, как минимум, одно достойное качество: светясь и переливаясь всеми цветами радуги, они, как в грандиозной живой мозаике, способны присоединяться друг к другу, дополнять и усиливать другого, составлять с ним уникальные узоры. И так складывается наш многоцветный мир.
В связи с этим мне вспоминается одно давнее событие.
Когда мне было 16 лет, Папа Римский Павел VI дал мне отеческое наставление. Мне лично — московскому школьнику, случаем занесенному летом в Италию на озеро Альбано к ватиканской резиденции. Наставление святого (а после кончины Павел VI был объявлен католической церковью святым) прозвучало только через неделю после нашей встречи в Кастель Гандольфо, но адресовано было персонально мне — ну и, понятно, еще миллионам католиков, с которыми у меня тогда было мало общего.
Короче: в окружении нарядно и торжественно одетых паломников я предстал прямо под балконом, откуда выступал глава Римского Престола, почти в обнаженном виде. Но что «почти» — он не видел.
Голый по пояс, с длинными растрепанными волосами и босиком, я стоял на виду у Папы, когда буквально вся площадь перед замком падала на колени в ответ на его очередное «Аминь!» (а сам я никак не мог это сделать, потому что был комсомольцем). Папа строго смотрел на меня, а я, не отводя глаз, в упор смотрел на него... Как потом выяснилось, он принял меня за нудиста. (В свое оправдание скажу, что нудистов я тогда еще в глаза не видел и мало что о них слышал. Я просто-напросто так спешил увидеть Папу Римского, что не успел одеться после купания в озере рядом с ватиканской резиденцией, а когда обнаружил это, отступать было поздно). И следующую воскресную проповедь Павел VI посвятил именно мне — то есть нудистам, да и вообще людям с непривычными для других убеждениями, демонстративно навязывающим окружающим свою веру и стиль жизни.
Долгие годы эта встреча жила в моей памяти просто как курьезный эпизод юности. Но теперь я все чаще вспоминаю наставление святого отца. И смысл его слов мне видится в следующем.
Можно быть кем угодно: нудистом, анархистом, гомосексуалистом, коммунистом, феминистом — неважно! Наверно, все мы зачем-то нужны Богу и обществу. И каждый из нас может высказывать любые взгляды — подобрав готовую его слушать аудиторию, время и место. Но достойно осуждения железной рукой загонять человечество к своему особому «счастью». Отвратительно, когда одни не признают за другими право быть самими собой, отличающимися от кем-то выдуманного стандарта, подвергают их физическому или, хуже того, психическому террору.
Знаете, за что был уничтожен Содом? Многие ответят: за сексуальные непотребства. Ответ неверный. Это правда: у его жителей были привычки, связанные с нетрадиционной ориентацией. Только грех их, как сказано с Священном Писании «тяжелый весьма», состоял не в этом — грех состоял в том, что они практиковали надругательства над странниками, да и над всеми, кто попадется под руку, отчего и раздавался из города того «вопль великий». Содомляне, поистине, не ведая, что творят, даже собирались по-своему «познать» Ангелов Божиих, укрывшихся в доме праведника Лота.
«Лот вышел к ним ко входу, и запер за собою дверь, и сказал: братья мои, не делайте зла; вот у меня две дочери, которые не познали мужа; лучше я выведу их к вам, делайте с ними, что вам угодно, только людям сим не делайте ничего, так как они пришли под кров дома моего. Но они сказали ему: поди сюда, /…/ теперь мы хуже поступим с тобою, нежели с ними. И очень приступали к человеку сему, к Лоту, и подошли, чтобы выломать дверь. /…/ Сказали мужи те (Ангелы – ВВ) Лоту: кто у тебя есть еще здесь? /…/ Кто бы ни был у тебя в городе, всех выведи из сего места, ибо мы истребим сие место, потому что велик вопль на жителей его к Господу, и Господь послал нас истребить его». (Бытие 19:6-12)
Такая вот поучительная история.
И справедлива она не только по отношению к сегодняшним содомлянам. Все при неуемном рвении можно превратить в наваждение и проклятье. В жизни я встречал с виду вполне нормальных людей, вдохновляемых нерушимым сознанием собственной правоты, которые были готовы подавлять любое инакомыслие, отклонение от того, что они считали нормой. Именно эту идею о грехе насилия, навязывания, беспардонного нахрапа в продвижении своих убеждений и ценностей (как бы привлекательны они ни казались) пытался донести до меня, тогда юного дурачка, Папа Римский Павел VI.
Возьмите любую отличную идею — хотя бы движение за здоровый образ жизни или стремление людей к совершенствованию, захватившие сегодня мир.
«Совершенствуйся или умри: как идея саморазвития стала товаром», — так назвал свою недавнюю статью в The New Yorker Александр Шварц. «Нам продают острую потребность обновить все части «Я», — пишет встревоженный обозреватель, — все одновременно, даже те, о которых мы никогда и не задумывались».
А британский журналист Уилл Сторр, начинающий свою книгу «Селфи. Почему мы зациклены на себе и как это на нас влияет» с главы о тех, кто добровольно уходит из жизни, обеспокоен ростом самоубийств в США и Британии — и винит он в этом человеческое бессилие перед завышенными требованиями, которые мы сами взваливаем на себя и других. «Мы живем в эпоху перфекционизма. Совершенство — это идея, которая убивает, — утверждает Уилл Сторр. — Люди страдают и умирают под гнетом фантазии, которой они не могут стать… Нам стоит найти проекты, которые не только будут значимы для нас, но которые также будут нам по силам».
Читаю это и вот что думаю. Хорошо быть защищенным от болезней. Хорошо иметь твердый характер. Хорошо обрести силу воли. Хорошо обладать безупречными манерами. Хорошо стать умным, хотя бы умнее соседа. Хорошо стать частью мировой элиты. И можно было бы, наверно, ради этого постараться. Но я почему-то не хочу.
В разнообразии состоит закон природы. Отличающиеся друг от друга люди — это симфония, а люди установленного образца — пусть прекрасные телом и духом, идеально здоровые и счастливые — это строевая песня от казармы до столовой. Любое, в том числе идейное, насилие превращает многоцветных живых разумных существ в нежить, в армию серо-бурых терракотовых солдат китайского императора.
Совершенных. Одинаковых. И страшных своей одинаковостью.
Земля, по которой марширует такая армия, становится бесплодной.
К сожалению, это не я, а моя одноклассница Марина в ответ на оскорбительное замечание директрисы школы (для нас, тогда ровесников Греты Тунберг учеников 10 класса, — привычное и вполне терпимое) вдруг встала из-за парты и сказала: «Как вы смеете так со мной разговаривать?!» — и вышла из класса, хлопнув дверью.
И это не я молодым журналистом отказался работать в престижной газете под началом одного профессионального, но непорядочного человека (хотя коллеги заранее предупреждали, что он подлец), а меня буквально спасли, когда после года мучений пригласили перейти в другой отдел.
Это не я сам расставался (что было, как позже выяснялось, неизбежно) с пусть хорошими, но чуждыми мне мужчинами и женщинами, а обстоятельства нас разводили. А я как раз до последнего надеялся на замшелый принцип: «перемелется – мука будет».
Компромисс с собой — это не уступка обстоятельствам, не разумное согласие учесть чужие интересы, не забывая о своих. На дороге жизни можно и нужно маневрировать, тормозить и брать случайных попутчиков. Далеко не каждому подходит героическая судьба Джордано Бруно, сделавшего все, чтобы ради своей правды взойти на костер. И лично мне более понятен и близок Галилео Галилей, который во спасение отступил перед инквизицией, но сохранил неизменным свое открытие: «А все-таки она вертится!». Но, тем не менее, в отличие от ныне покойного Бориса Березовского (упокой, Господи, его душу), считавшего, что «умер — значит проиграл», я с неизменным уважением узнаю о людях, которые пожертвовали всем — удобствами, карьерой, репутацией, самой жизнью, — но так и не предали себя, свои идеалы.
Внутренний компромисс — это самообман, ущерб своему «Я», тектонический раскол натуры, и у него слишком высокая цена. За него неизменно приходится расплачиваться: недовольством своим существованием, цинизмом, потерей нравственных ориентиров и душевной глухотой. Да, иногда он приносит пользу — особенно, когда ты прозреваешь и понимаешь, что приобрел (спасибо, что все же что-то приобрел!) и что при этом потерял.
Апостол Павел писал своим ученикам: «Все мне позволительно, но не все полезно; все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною» (1 Кор. 6:12).
Компромисс с собой — это как раз то, что «обладает» вами (во всех, даже в неприличных смыслах) в гораздо большей степени, чем вы, наверно, рассчитывали.
Вот почему я считаю искреннее и эмоциональное выступление девочки в ООН и поход взрослого мужчины по стране не только большим их личным, но и нашим, общественным, событием. Да, они, возможно, незрелые. Да, им чего-то недообъяснили. Да, они многого не учли. И непременно (как это бывает) найдутся те, кто использует их инициативу в корыстных целях. Однако они сделали то, что обязательно должны были сделать. Они не отступили. Они откровенно и просто, по-своему, очень субъективно и потому убедительно выразили то, что их по-настоящему волнует.
Мы все субъективны. Кто-то, правда, стесняется этого: как же так, мы — Человек Разумный, Homo sapiens, а некоторые даже Homo sapiens sapiens, как же не учесть всех обстоятельств и дать волю эмоциям!.. Пустые слова — куда вы от своих эмоций денетесь? От воспоминаний, переживаний, от своего опыта? Мы субъективны, но именно поэтому мы — субъектны, то есть обладаем независимым от других существованием, именно поэтому мы способны на активное, яркое и особенное действие.
Наша сила и одновременно спасение в том, что мы субъективны. Это позволяет нам выбирать индивидуальный и единственно верный путь, опираясь не только на холодную и отстраненную мысль, но и на теплое, переживаемое в самой душе чувство. Когда римский прокуратор Понтий Пилат в романе Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» в гневном удушье хрипит в лицо иудейскому первосвященнику: «Тесно мне стало с тобой, Каифа!», — этот его эмоциональный порыв гораздо более важен для определения дальнейшего поведения прокуратора, его будущей судьбы, чем мысли о служебных обязанностях, престиже и карьере. Но он руководствуется отвлеченными от своих переживаний более общими соображениями, поступает рационально — и, как известно, плохо кончает.
Я — о честности, прежде всего перед самим собой. О нравственном компасе. О нашем доверии своей совести и интуиции. О движущей силе истинно человеческой субъективной позиции, преодолевающей опостылевшие «объективные» тормоза.
Самообман — это зависимость. Так, на первый взгляд, жить комфортнее и проще. Но, как вы думаете, какая самая приятная мысль у людей, наконец освободившихся от давней зависимости? «Мне можно, но я не хочу». Можно. Но не хочу.
Грета и Александр спокойно могли бы остаться дома — девочка ходила бы в школу, а шаман занимался бы своим архаичным колдовством. Вместо этого она уже три года сидит в личном пикете перед парламентом в Стокгольме, принимает участие в манифестациях и кочует по экологическим конференциям. А он сорвался со своего капища, выступал перед народом на митингах и отправился в труднейший многотысячекилометровый путь через всю страну, которая, как он считает, ждет его помощи.
И в том, что и как они делают — другой поворот нашей темы, с моей точки зрения, очень важный. Речь о том, каким образом человек доносит до окружающих свою правду.
Мы часто не видим разницы между выражением своих взглядов, отстаиванием своих взглядов — то есть между необходимым каждому из нас самоутверждением, — и насильным навязыванием своих взглядов другим людям. Мы думаем, если нас будут окружать покорные единомышленники, мы таким образом докажем свою правоту, обретем уважение и самоуважение, станем сильнее.
Когда-то, и долго, так считал и я. Меня, скажем, просто выбивало из колеи, что мои сыновья характером и поведением не очень-то похожи на меня, в иных ситуациях они реагируют не так, как реагировал бы я, а порой (это невозможно себе представить!) не разделяют моих убеждений. Наша с ними притирка для меня, для них и для всей нашей семьи проходила чрезвычайно болезненно. Но, слава Богу, в какой-то, особо острый, момент я «сломался» и вдруг понял, что они — другие. И это не страшно принять.
Люди — разные. Утверждая это, как профессионал НЛП я вполне отдаю себе отчет, что одновременно люди — одинаковые, в нас бездна общего, иначе управляющие разного ранга (не только штатные руководители, но и те же учителя, врачи, психологи) никак не смогли бы с нами совладать. Но для меня в ситуации с моими сыновьями, а потом и для моей работы психологом, преподавателем и консультантом по управлению Европейского тренингового центра «Берег Силы» полезнее думать, что люди — разные.
Как говаривала незабвенная премьер-министр Великобритании Маргарет Тэтчер: «Невозможно понять всех, если не прислушаться к каждому». И отличаются люди друг от друга не только генетикой, воспитанием, образованием, опытом, статусом и принадлежностью к некоему общественному слою. Если вы замечали, оказываются разными даже умения, с которыми мы приходим в этот мир, — и зависят они от того, когда, в каком веке родились (возьмите хотя бы, как мы, старшее поколение, умели выживать в любой ситуации, и как наши дети, лишенные этой хватки, сегодня управляются с гаджетами). На этот внешний фундамент опираются человеческие различия в отношении к себе и окружающему миру, на нем же выстраиваются и индивидуальные психические особенности.
И это хорошо, что мы разные. Потому что у разных людей есть, как минимум, одно достойное качество: светясь и переливаясь всеми цветами радуги, они, как в грандиозной живой мозаике, способны присоединяться друг к другу, дополнять и усиливать другого, составлять с ним уникальные узоры. И так складывается наш многоцветный мир.
В связи с этим мне вспоминается одно давнее событие.
Когда мне было 16 лет, Папа Римский Павел VI дал мне отеческое наставление. Мне лично — московскому школьнику, случаем занесенному летом в Италию на озеро Альбано к ватиканской резиденции. Наставление святого (а после кончины Павел VI был объявлен католической церковью святым) прозвучало только через неделю после нашей встречи в Кастель Гандольфо, но адресовано было персонально мне — ну и, понятно, еще миллионам католиков, с которыми у меня тогда было мало общего.
Короче: в окружении нарядно и торжественно одетых паломников я предстал прямо под балконом, откуда выступал глава Римского Престола, почти в обнаженном виде. Но что «почти» — он не видел.
Голый по пояс, с длинными растрепанными волосами и босиком, я стоял на виду у Папы, когда буквально вся площадь перед замком падала на колени в ответ на его очередное «Аминь!» (а сам я никак не мог это сделать, потому что был комсомольцем). Папа строго смотрел на меня, а я, не отводя глаз, в упор смотрел на него... Как потом выяснилось, он принял меня за нудиста. (В свое оправдание скажу, что нудистов я тогда еще в глаза не видел и мало что о них слышал. Я просто-напросто так спешил увидеть Папу Римского, что не успел одеться после купания в озере рядом с ватиканской резиденцией, а когда обнаружил это, отступать было поздно). И следующую воскресную проповедь Павел VI посвятил именно мне — то есть нудистам, да и вообще людям с непривычными для других убеждениями, демонстративно навязывающим окружающим свою веру и стиль жизни.
Долгие годы эта встреча жила в моей памяти просто как курьезный эпизод юности. Но теперь я все чаще вспоминаю наставление святого отца. И смысл его слов мне видится в следующем.
Можно быть кем угодно: нудистом, анархистом, гомосексуалистом, коммунистом, феминистом — неважно! Наверно, все мы зачем-то нужны Богу и обществу. И каждый из нас может высказывать любые взгляды — подобрав готовую его слушать аудиторию, время и место. Но достойно осуждения железной рукой загонять человечество к своему особому «счастью». Отвратительно, когда одни не признают за другими право быть самими собой, отличающимися от кем-то выдуманного стандарта, подвергают их физическому или, хуже того, психическому террору.
Знаете, за что был уничтожен Содом? Многие ответят: за сексуальные непотребства. Ответ неверный. Это правда: у его жителей были привычки, связанные с нетрадиционной ориентацией. Только грех их, как сказано с Священном Писании «тяжелый весьма», состоял не в этом — грех состоял в том, что они практиковали надругательства над странниками, да и над всеми, кто попадется под руку, отчего и раздавался из города того «вопль великий». Содомляне, поистине, не ведая, что творят, даже собирались по-своему «познать» Ангелов Божиих, укрывшихся в доме праведника Лота.
«Лот вышел к ним ко входу, и запер за собою дверь, и сказал: братья мои, не делайте зла; вот у меня две дочери, которые не познали мужа; лучше я выведу их к вам, делайте с ними, что вам угодно, только людям сим не делайте ничего, так как они пришли под кров дома моего. Но они сказали ему: поди сюда, /…/ теперь мы хуже поступим с тобою, нежели с ними. И очень приступали к человеку сему, к Лоту, и подошли, чтобы выломать дверь. /…/ Сказали мужи те (Ангелы – ВВ) Лоту: кто у тебя есть еще здесь? /…/ Кто бы ни был у тебя в городе, всех выведи из сего места, ибо мы истребим сие место, потому что велик вопль на жителей его к Господу, и Господь послал нас истребить его». (Бытие 19:6-12)
Такая вот поучительная история.
И справедлива она не только по отношению к сегодняшним содомлянам. Все при неуемном рвении можно превратить в наваждение и проклятье. В жизни я встречал с виду вполне нормальных людей, вдохновляемых нерушимым сознанием собственной правоты, которые были готовы подавлять любое инакомыслие, отклонение от того, что они считали нормой. Именно эту идею о грехе насилия, навязывания, беспардонного нахрапа в продвижении своих убеждений и ценностей (как бы привлекательны они ни казались) пытался донести до меня, тогда юного дурачка, Папа Римский Павел VI.
Возьмите любую отличную идею — хотя бы движение за здоровый образ жизни или стремление людей к совершенствованию, захватившие сегодня мир.
«Совершенствуйся или умри: как идея саморазвития стала товаром», — так назвал свою недавнюю статью в The New Yorker Александр Шварц. «Нам продают острую потребность обновить все части «Я», — пишет встревоженный обозреватель, — все одновременно, даже те, о которых мы никогда и не задумывались».
А британский журналист Уилл Сторр, начинающий свою книгу «Селфи. Почему мы зациклены на себе и как это на нас влияет» с главы о тех, кто добровольно уходит из жизни, обеспокоен ростом самоубийств в США и Британии — и винит он в этом человеческое бессилие перед завышенными требованиями, которые мы сами взваливаем на себя и других. «Мы живем в эпоху перфекционизма. Совершенство — это идея, которая убивает, — утверждает Уилл Сторр. — Люди страдают и умирают под гнетом фантазии, которой они не могут стать… Нам стоит найти проекты, которые не только будут значимы для нас, но которые также будут нам по силам».
Читаю это и вот что думаю. Хорошо быть защищенным от болезней. Хорошо иметь твердый характер. Хорошо обрести силу воли. Хорошо обладать безупречными манерами. Хорошо стать умным, хотя бы умнее соседа. Хорошо стать частью мировой элиты. И можно было бы, наверно, ради этого постараться. Но я почему-то не хочу.
В разнообразии состоит закон природы. Отличающиеся друг от друга люди — это симфония, а люди установленного образца — пусть прекрасные телом и духом, идеально здоровые и счастливые — это строевая песня от казармы до столовой. Любое, в том числе идейное, насилие превращает многоцветных живых разумных существ в нежить, в армию серо-бурых терракотовых солдат китайского императора.
Совершенных. Одинаковых. И страшных своей одинаковостью.
Земля, по которой марширует такая армия, становится бесплодной.
ВЛАДИМИР ВЛАДИСЛАВОВ
