Ее звали Светлана и, когда мы встретились, ей было 66 лет. История традиционная: в 55 вышла на пенсию (не помню, кем она работала, но на пенсии ей этим делом заниматься уже было нельзя), дети давно выросли и разъехались, друзья болели или уже умерли. Сидели они с мужем вдвоем в пустой квартире и постепенно угасали. Пока она не сказала: нет! И в Московском Психологическом университете, который создали и где преподавали мы с женой, раздался телефонный звонок…
Звонила, судя по голосу, женщина в годах:
- Здравствуйте! А у вас есть ограничения по возрасту?
- Ну, если вам уже исполнилось 18, то нет.
- Тогда можно меня записать на восьмимесячную профессиональную программу по практической психологии?
- Вы когда-нибудь занимались психологией?
- Никогда.
Светлане учеба давалась нелегко. Наша молодежь – а на программе по практической психологии, стержнем которой было нейролингвистическое программирование (НЛП), учились люди в основном от 25-ти до 45 лет – ее любила и поддерживала во всем. Но память все же была не та, тело упрямилось, темпы, особенно на первых порах, казались очень высокими. Моя жена – руководитель программы и ведущий НЛП-Тренер Надежда Владиславова с улыбкой вспоминает, что «ругалась на нашего Светика», когда та выскакивала с занятий в коридор: «Не могу больше!». Надя выходила следом:
- Света, перестань строить из себя здесь бабушку! Ну, отдышалась, успокоилась – и иди работать. Все хорошо. Я с тобой.
В 67 лет Светлана НЛП-Мастером закончила программу наравне со всеми, на деле освоив массу целительных приемов и практик и получив как наш профессиональный, так и государственный дипломы, которые давали право работать по приобретенной ею новой специальности.
Я увидел ее вновь через два-три года на встрече выпускников, и она рассказала, что вдобавок к профессии, которую освоила у нас, прошло курсы по психоанализу (чтобы овладеть еще одним языком психологии), и теперь она нарасхват, работает, чаще всего с пожилыми, которые ей верят и которым ее помощь особенно необходима. Сначала были соседи, потом их знакомые, потом знакомые знакомых – пациенты, пациенты… У Светы появились новые друзья, она стала интересоваться устройством современного мира, чем живут люди, приобщилась к искусству. Кстати, она уже даже не нуждалась в пенсионных деньгах - стала хорошо зарабатывать как психолог.
А еще через год, когда я объявил серию семинаров по психологии управления, наш Светик записалась ко мне одной из первых. На осторожный вопрос: зачем ей управление, она просто ответила:
- Мало ли как жизнь сложится!
И мы онемели. Прикиньте, ей было уже 70 лет.
Для кого я рассказал эту историю? Я рассказал ее для себя. В который раз. Вряд ли мы еще встретимся со Светланой, все-таки - время, и мы живем в разных странах. Но я благодарен ей за то, что она была. Эта история укрепляет мою веру в человека.
Я вообще внимателен и чувствителен к подобным примерам. Еще в молодости на меня произвел большое впечатление рассказ о женщине, которая была отправлена с химического производства «по вредности» на заслуженный отдых в 50 лет. Но не стала скучать дома, а пошла в техникум, выучилась на бухгалтера и прожила еще одну, совсем другую, трудовую и энергичную жизнь.
Сейчас я с интересом слежу в ЮТубе за инициативами своего давнего товарища по журналистике Владимира Яковлева (мы вместе когда-то давным-давно работали в газете «Советская Россия» и хорошо знали друг друга). В последние годы он увлечен проектом для пожилых людей под названием, по-моему, «Возраст счастья». Они проводят форумы по всему миру, знакомятся друг с другом, встречаются с яркими личностями – артистами, художниками и т.п., участвуют в разных массовых мероприятиях, в общем, развлекают себя как могут. И выпускаемые Владимиром в связи с этим проектом книги рассказывают о необычных стариках - кто в 100 лет встает на горные лыжи, кто летает на дельтаплане, кто рисует, кто танцует до упаду сложные танцы, кто занимается спортом. Их основной девиз: старость может быть периодом активной, наполненной жизни.
И мне симпатична эта идея.
Только судьба той женщины, бухгалтера, о которой я вспомнил, и судьба психолога «нашего Светика» мне все же ближе. Возможно, я обделен детской непосредственностью и способностью радоваться тому, что 80-летняя женщина в состоянии десять минут легко простоять на голове. Но мне кажется очень важным, в чем проявляется активность человека, и чем наполнена его «наполненность». Мне кажется важным: становится ли в результате этих его новых талантов и умений не только ему, но и тем, кто рядом, - легче, радостнее, наполненнее жить. Становится или нет?
И, по-моему, на самом деле вовсе не существенно, сколько человек прожил жизней – две, три… Или одну, но до донышка.
Моя бабушка Лена ушла на пенсию, когда ей было 78. Точнее, ее мягко «ушли». Она последние годы работала в женской консультации при роддоме и была - я в этом уверен - лучшим и самым опытным врачом акушером-гинекологом в районе. Когда я подростком гулял с ней в Москве по Текстильщикам, где был роддом и где они с дедом жили, с ней здоровалась чуть ли не каждая третья встречная женщина. «Рада вас видеть, доктор! Как ваши дела?». «Это кто, ба?» - спрашивал я. «Не знаю, - задумчиво отвечала она. – уже не помню. У меня ведь их очень много, моих дочек».
Увы, она не прыгала с парашютом (хотя при необходимости могла и прыгнуть) и не расписывала фаянсовые чашки под Хохлому. Зато она плавала в пруду парка Кузьминки с ранней весны до поздней осени и постоянно много ходила пешком – на работу и с работы, в магазин и во всякие точки службы быта, а за городом, где она любила бывать, - по полям и, собирая грибы, по лесным дорожкам. Она постоянно держала себя в форме, потому что знала и помнила, что ее ждут пациенты, да и мы, родные, постоянно в ней нуждались.
Была ли она при этом счастлива? Не сомневаюсь. Хотя, кажется, она никогда не задавала себе подобного вопроса. Такие люди живут, когда чувствуют, что нужны другим. И до тех пор, пока это чувствуют. Жизнь их - служение. И это делает легким и радостным ее закат.
…В аэропорте Франкфурта-на-Майне нам с мамой помогал подвозить багаж специальный служащий – высокий благообразный пожилой мужчина со старомодной ухоженной седой бородой. И аэропортовская форма на нем сидела чрезвычайно ладно. Статью и выправкой он походил на потомка русских иммигрантов в Западной Европе после революции 17-го. И даже знал несколько слов по-русски. Было странно встретить такого человека на этой работе – он, явно уже немецкий пенсионер, не должен был особо нуждаться в деньгах. Разговорились (понятно, по-английски). «Почему вы работаете здесь, ведь на этой работе чаще встретишь приезжих?» - «Почему? Возможно, потому, что здесь я в день прохожу с тележкой до 30 километров. И в моем возрасте это полезно». Пожилой мужчина не сказал, что работает с людьми и для людей, что само собой разумелось в нашем случайном разговоре. И то, что он не сказал об этом, мне тоже в нем понравилось.
А перед этим мы были в гостях у наших немецких друзей в Майнце. У нас с ними сложилась добрая традиция – когда я приезжаю с новым человеком (а на этот раз это была наша мама), мы обязательно идем в храм Святого Стефана полюбоваться на уникальные витражи Марка Шагала всех оттенков голубого и синего на темы Библейского предания. Их создал по просьбе местной епархии всемирно знаменитый французский художник, еврей, рожденный в Витебске (теперь Беларусь), создал взамен утраченных во время бомбежек Второй Мировой войны.
Это удивительно живые, светлые и жизнерадостные образы в уютном, намоленном храме. Настоящая цветовая симфония радости. Трудно поверить, что Марк Шагал работал над этими церковными витражами, когда ему было от 89 до 98 лет, до самой своей смерти в 1985 году. Это стало его последней крупной работой и, можно сказать, его завещанием. Художнику, волею судьбы оказавшемуся на перекрестке веков и эпох, разных религий и национальностей, войны и мира, любви и ненависти, было важно именно так завершить свой путь – созданием символа примирения людей в Боге, одинаковой расовой ценности немцев и евреев, сотрудничества вечно враждовавших между собой Франции и Германии, символом памяти о страшных жертвах родного ему белорусского народа.
Звонила, судя по голосу, женщина в годах:
- Здравствуйте! А у вас есть ограничения по возрасту?
- Ну, если вам уже исполнилось 18, то нет.
- Тогда можно меня записать на восьмимесячную профессиональную программу по практической психологии?
- Вы когда-нибудь занимались психологией?
- Никогда.
Светлане учеба давалась нелегко. Наша молодежь – а на программе по практической психологии, стержнем которой было нейролингвистическое программирование (НЛП), учились люди в основном от 25-ти до 45 лет – ее любила и поддерживала во всем. Но память все же была не та, тело упрямилось, темпы, особенно на первых порах, казались очень высокими. Моя жена – руководитель программы и ведущий НЛП-Тренер Надежда Владиславова с улыбкой вспоминает, что «ругалась на нашего Светика», когда та выскакивала с занятий в коридор: «Не могу больше!». Надя выходила следом:
- Света, перестань строить из себя здесь бабушку! Ну, отдышалась, успокоилась – и иди работать. Все хорошо. Я с тобой.
В 67 лет Светлана НЛП-Мастером закончила программу наравне со всеми, на деле освоив массу целительных приемов и практик и получив как наш профессиональный, так и государственный дипломы, которые давали право работать по приобретенной ею новой специальности.
Я увидел ее вновь через два-три года на встрече выпускников, и она рассказала, что вдобавок к профессии, которую освоила у нас, прошло курсы по психоанализу (чтобы овладеть еще одним языком психологии), и теперь она нарасхват, работает, чаще всего с пожилыми, которые ей верят и которым ее помощь особенно необходима. Сначала были соседи, потом их знакомые, потом знакомые знакомых – пациенты, пациенты… У Светы появились новые друзья, она стала интересоваться устройством современного мира, чем живут люди, приобщилась к искусству. Кстати, она уже даже не нуждалась в пенсионных деньгах - стала хорошо зарабатывать как психолог.
А еще через год, когда я объявил серию семинаров по психологии управления, наш Светик записалась ко мне одной из первых. На осторожный вопрос: зачем ей управление, она просто ответила:
- Мало ли как жизнь сложится!
И мы онемели. Прикиньте, ей было уже 70 лет.
Для кого я рассказал эту историю? Я рассказал ее для себя. В который раз. Вряд ли мы еще встретимся со Светланой, все-таки - время, и мы живем в разных странах. Но я благодарен ей за то, что она была. Эта история укрепляет мою веру в человека.
Я вообще внимателен и чувствителен к подобным примерам. Еще в молодости на меня произвел большое впечатление рассказ о женщине, которая была отправлена с химического производства «по вредности» на заслуженный отдых в 50 лет. Но не стала скучать дома, а пошла в техникум, выучилась на бухгалтера и прожила еще одну, совсем другую, трудовую и энергичную жизнь.
Сейчас я с интересом слежу в ЮТубе за инициативами своего давнего товарища по журналистике Владимира Яковлева (мы вместе когда-то давным-давно работали в газете «Советская Россия» и хорошо знали друг друга). В последние годы он увлечен проектом для пожилых людей под названием, по-моему, «Возраст счастья». Они проводят форумы по всему миру, знакомятся друг с другом, встречаются с яркими личностями – артистами, художниками и т.п., участвуют в разных массовых мероприятиях, в общем, развлекают себя как могут. И выпускаемые Владимиром в связи с этим проектом книги рассказывают о необычных стариках - кто в 100 лет встает на горные лыжи, кто летает на дельтаплане, кто рисует, кто танцует до упаду сложные танцы, кто занимается спортом. Их основной девиз: старость может быть периодом активной, наполненной жизни.
И мне симпатична эта идея.
Только судьба той женщины, бухгалтера, о которой я вспомнил, и судьба психолога «нашего Светика» мне все же ближе. Возможно, я обделен детской непосредственностью и способностью радоваться тому, что 80-летняя женщина в состоянии десять минут легко простоять на голове. Но мне кажется очень важным, в чем проявляется активность человека, и чем наполнена его «наполненность». Мне кажется важным: становится ли в результате этих его новых талантов и умений не только ему, но и тем, кто рядом, - легче, радостнее, наполненнее жить. Становится или нет?
И, по-моему, на самом деле вовсе не существенно, сколько человек прожил жизней – две, три… Или одну, но до донышка.
Моя бабушка Лена ушла на пенсию, когда ей было 78. Точнее, ее мягко «ушли». Она последние годы работала в женской консультации при роддоме и была - я в этом уверен - лучшим и самым опытным врачом акушером-гинекологом в районе. Когда я подростком гулял с ней в Москве по Текстильщикам, где был роддом и где они с дедом жили, с ней здоровалась чуть ли не каждая третья встречная женщина. «Рада вас видеть, доктор! Как ваши дела?». «Это кто, ба?» - спрашивал я. «Не знаю, - задумчиво отвечала она. – уже не помню. У меня ведь их очень много, моих дочек».
Увы, она не прыгала с парашютом (хотя при необходимости могла и прыгнуть) и не расписывала фаянсовые чашки под Хохлому. Зато она плавала в пруду парка Кузьминки с ранней весны до поздней осени и постоянно много ходила пешком – на работу и с работы, в магазин и во всякие точки службы быта, а за городом, где она любила бывать, - по полям и, собирая грибы, по лесным дорожкам. Она постоянно держала себя в форме, потому что знала и помнила, что ее ждут пациенты, да и мы, родные, постоянно в ней нуждались.
Была ли она при этом счастлива? Не сомневаюсь. Хотя, кажется, она никогда не задавала себе подобного вопроса. Такие люди живут, когда чувствуют, что нужны другим. И до тех пор, пока это чувствуют. Жизнь их - служение. И это делает легким и радостным ее закат.
…В аэропорте Франкфурта-на-Майне нам с мамой помогал подвозить багаж специальный служащий – высокий благообразный пожилой мужчина со старомодной ухоженной седой бородой. И аэропортовская форма на нем сидела чрезвычайно ладно. Статью и выправкой он походил на потомка русских иммигрантов в Западной Европе после революции 17-го. И даже знал несколько слов по-русски. Было странно встретить такого человека на этой работе – он, явно уже немецкий пенсионер, не должен был особо нуждаться в деньгах. Разговорились (понятно, по-английски). «Почему вы работаете здесь, ведь на этой работе чаще встретишь приезжих?» - «Почему? Возможно, потому, что здесь я в день прохожу с тележкой до 30 километров. И в моем возрасте это полезно». Пожилой мужчина не сказал, что работает с людьми и для людей, что само собой разумелось в нашем случайном разговоре. И то, что он не сказал об этом, мне тоже в нем понравилось.
А перед этим мы были в гостях у наших немецких друзей в Майнце. У нас с ними сложилась добрая традиция – когда я приезжаю с новым человеком (а на этот раз это была наша мама), мы обязательно идем в храм Святого Стефана полюбоваться на уникальные витражи Марка Шагала всех оттенков голубого и синего на темы Библейского предания. Их создал по просьбе местной епархии всемирно знаменитый французский художник, еврей, рожденный в Витебске (теперь Беларусь), создал взамен утраченных во время бомбежек Второй Мировой войны.
Это удивительно живые, светлые и жизнерадостные образы в уютном, намоленном храме. Настоящая цветовая симфония радости. Трудно поверить, что Марк Шагал работал над этими церковными витражами, когда ему было от 89 до 98 лет, до самой своей смерти в 1985 году. Это стало его последней крупной работой и, можно сказать, его завещанием. Художнику, волею судьбы оказавшемуся на перекрестке веков и эпох, разных религий и национальностей, войны и мира, любви и ненависти, было важно именно так завершить свой путь – созданием символа примирения людей в Боге, одинаковой расовой ценности немцев и евреев, сотрудничества вечно враждовавших между собой Франции и Германии, символом памяти о страшных жертвах родного ему белорусского народа.
Марк Шагал. Фрагмент одного из окон апсиды. Адам и Ева у Древа Познания Добра и Зла. Церковь Св. Стефана в Майнце (Германия)
Люди разного масштаба и разных путей. Но есть между ними общее. Они сами, без внешних толчков и подсказок, строят свою судьбу. Они занимаются тем, что им нравится. И они озабочены тем, чтобы это было интересно и важно другим. Они не ожидают, что мы будем у них допытываться, в чем они нуждаются, а сами интересуются, что нужно нам. Да, жизнь скоротечна, и преклонный возраст – это неизбежность и даже необходимость. Однако «нет никакой необходимости жить с необходимостью», - еще в Древней Греции пришел к выводу философ Эпикур.
Японские ученые установили, что все мы светимся. Но свет этот почти невидимый, его могут зарегистрировать только приборы. И по нему наука надеется ставить диагнозы нашему здоровью. Не знаю, не знаю... Только мне порой кажется, что наши уже серьезно пожившие братья и сестры, и сегодня, как всегда, делающие все для того, чтобы остаться незаменимыми и в то же время не очень заметными для нас, - светятся явно. И диагноз тут очевиден: здоровая душа.
Ведь живем мы не с возрастом. Живем мы с собой. Живем мы с близкими и далекими для нас людьми. И наш возраст, и наш свет определяются только тем, насколько каждый из нас в силах быть полезен себе и этим людям.
ВЛАДИМИР ВЛАДИСЛАВОВ
Люди разного масштаба и разных путей. Но есть между ними общее. Они сами, без внешних толчков и подсказок, строят свою судьбу. Они занимаются тем, что им нравится. И они озабочены тем, чтобы это было интересно и важно другим. Они не ожидают, что мы будем у них допытываться, в чем они нуждаются, а сами интересуются, что нужно нам. Да, жизнь скоротечна, и преклонный возраст – это неизбежность и даже необходимость. Однако «нет никакой необходимости жить с необходимостью», - еще в Древней Греции пришел к выводу философ Эпикур.
Японские ученые установили, что все мы светимся. Но свет этот почти невидимый, его могут зарегистрировать только приборы. И по нему наука надеется ставить диагнозы нашему здоровью. Не знаю, не знаю... Только мне порой кажется, что наши уже серьезно пожившие братья и сестры, и сегодня, как всегда, делающие все для того, чтобы остаться незаменимыми и в то же время не очень заметными для нас, - светятся явно. И диагноз тут очевиден: здоровая душа.
Ведь живем мы не с возрастом. Живем мы с собой. Живем мы с близкими и далекими для нас людьми. И наш возраст, и наш свет определяются только тем, насколько каждый из нас в силах быть полезен себе и этим людям.
ВЛАДИМИР ВЛАДИСЛАВОВ
